Большое чудо

Только чудом я могу назвать покупку билетов на премьеру оперы «Манон Леско» на исторической сцене Большого театра с Анной Нетребко в заглавной роли. Это было первое выступление Нетребко на сцене главного театра страны и я счастлива, что смогла его увидеть (и услышать!) сама.

Как я ни пытаюсь следить за всем происходящим на сценах любимых театров, я все равно часто пропускаю тот самый момент, когда билеты можно купить без проблем. В этот раз с приобретением билетов на спектакль со статусом sold out помогла консьерж-служба, к которой имеют доступ держатели премиальных карт Visa. Помните, я рассказывала вам о всех преимуществах этих банковских карт? Один звонок консьержу — и билеты у меня. В Большом 16 октября были все — от Михаила Куснировича до Виктора Вексельберга. Мы с мужем специально раньше прилетели из отпуска, чтобы не пропустить историческое событие, ведь на сцене Большого театра Анна Нетребко пела в первый раз.

Я уже слышала её живьем — постановка «Евгения Онегина» на сцене Венской государственной оперы в 2013 году, в которой партнером Анны был Дмитрий Хворостовский, стала для меня одной из самых любимых. О том вечере я уже рассказывала вам; в воспоминаниях я часто возвращаюсь к тем часам в театре, наполненным ощущением чистого, невероятного счастья.

Как метко написала мне одна из читательниц в Инстаграм, «красивые зрители — это тоже часть спектакля». Меня, правда, не перестают удивлять дамы, приходящие в театр в сапогах — я еще как-то могу понять сапоги снежным январем (хотя нет, не могу!), но в октябре, когда на улице абсолютно сухо, почему бы не надеть туфли? Я выбрала любимое кружевное платье Paul&Joe Sister и отделанное мехом яка пальто, являющееся моим фаворитом для осенне-зимних выходов, марки I’ll Вe Вack.

© Дамир Юсупов / Большой театр, фото отсюда

«Манон Леско», никогда не ставившуюся в Большом, выбрала для своего дебюта на этой сцене сама Анна Нетребко. Выбор режиссера (Адольф Шапиро) и дирижера (Ядер Биньямини) также был сделан Анной. Партнером Нетребко в тот вечер был муж Юсиф Эйвазов. Большинство профессионально пишущих об опере сходятся на том, что голос Анны достиг сейчас той степени насыщенности, который позволяет ей двигаться от партий более легких и игривых к сложным и драматическим, и предрекает тот скорый момент, когда мы услышим Нетребко в операх не, скажем, Верди, а Вагнера.

Анна Нетребко принадлежит к тому типу востребованных современным зрителем исполнителей, для которых роль поющей статуи никогда не была интересной. Все, кто видел хоть одну постановку или один вокальный номер в ее исполнении знают, что она не поет, она живет на сцене, заставляя зрителя сопереживать и сочувствовать ее героиням. Газета «Ведомости», правда, прошлась по премьерному спектаклю, заявив, что в последнем акте, заставившем меня плакать, где драматический накал был удачно оттенен пустой черной сценой, «в лучший мир отбыла не женщина, а кукла«…

© Дамир Юсупов / Большой театр, фото отсюда

Куклу придумал Адольф Шапиро, знакомый самарскому, например, зрителю по культовым для города спектаклям театра САМАРТ. С оперой он работает не так часто — его постановку «Лючии ди Ламмермур» с Хиблой Герзмавой я не видела, но то, что он поставил на сцене Большого, лично мне понравилось. Постановка «Манон Леско» на мой взгляд не профессионала, а увлеченного зрителя, демонстрирует, что Шапиро знает, как обстоят дела на мировой оперной сцене и как принято сейчас работать с классическими текстами. Я мало бываю в Большом, но до сих пор с ужасом вспоминаю живую лошадь и буйный декор в постановке «Травиаты», которую я слушала там несколько лет назад — таким анахронизом и безвкусицей они выглядели. Шапиро, как мне показалось, вероятно потому, что является в большей степени режиссером драматическим, чем оперным, не ищет в партитуре и в либретто того, что в них нет, не пытается найти новые смыслы в хорошо известных произведениях и сместить акценты, как это часто делает, например, Дмитрий Черняков, заставляя зрителя отчаянно букать.

Позволю себе привести несколько выдержек из рецензии на постановку, написанной мои супругом.

Режиссерская работа с материалом уважительная — нет и намёка на деконструирующее усилие.  Действие лишено привязки ко времени и месту, что позволяет, с одной стороны, показать историю в ее чистоте, а с другой — в четвёртом акте и вовсе вывести агон во временной план почти высокой трагедии.
Сценография лаконична. В первом акте — игрушечный гипсовый город, во втором — на сцене огромный пупс, шевелящий головой и двигающий руками. Пупс — это не только метафора Манон, но и недвусмысленная отсылка к жертвеннику Ваала/Молоха. Двигающиеся руки пупса из-за детскости размеров не дают отделаться от ассоциации с жертвенником языческого бога. Эта огромная кукла засижена насекомыми, превратившимися из мушек, которым Манон украшает себя, в огромных чудищ.  Когда Манон начинает собирать драгоценности перед бегством, она хватает этих насекомых как сокровища, что однозначно показывает нравственную позицию концепированного художественного сознания.

Третий акт — черно-белое пространство, от которого в конце действия отрывается ровный треугольник-айсберг, уплывающий в Америку.

Четвёртый акт — вне времени и вне пространства.  Шапиро представляет нам абсолютно черную и голую сцену, лишь на задник и помост проектируются наиболее эмоциональные части диалогов героев, например, «ПОМОГИ», написанное заглавными буквами, или «Я тебя люблю».  Эти тексты размывается, как будто слезами, исчезает как палимпсест, а в финале оперы превращается в чёрное расползающееся пятно.
Свою дань китчу режиссёр все же отдаёт: при перекличке отправляемых в Новый Орлеан можно увидеть все виды продажных женщин от трансов, карликов, сигаревского типа подростков, анаболических бодибилдерш до мадам де Помпадур,  ну а стража в опере — это мужчины в чем-то похожем на буденновки и костюмах хаки.

Отдельного внимания заслуживает метаэстетическая линия: режиссёр подчеркивает фикциональность, даже обнажает ее не только упомянутым палимпсестом или введением проекции текста романа между действиями с «я-повествованием», но и обнажением условности: в первом акте герои убегают на карете, которая в постановке становится воздушным шаром, в третьем акте плавает бумажный кораблик, будто сложенный детсадовцем.

В сухом остатке: очень крепкая постановка высокого уровня.

Рецензии пишут об особой акустике Большого театра, напугавшей Анну Нетребко, и не позволившей ее голосу звучать так, как он должен был. Я этого не заметила. Я была счастлива быть в тот вечер в зале Большого и в который раз сопереживать героям Пуччини. Мне как раз показалось удачной находкой представление развития Манон как движения от ребенка с куклой, которым предстает она в первых действиях, через куклу, каковой она является в руках брата в середине спектакля, к женщине, способной любить и страдать, какой она умирает.