Хорошо забытое старое: новая жизнь традиционных узбекских ремесел

Изготовление бумаги из тутовника

Так выглядит подготовка сырья.

Бумага из тутовника — то, без чего немыслима ни книжная миниатюра, ни каллиграфия. Секрет ее изготовления восстановили в Самарканде и продолжают делать потрясающей гладкости листы без применения электричества, по старинке, полностью вручную.

Зариф Мухторов — наследник известной династии гончаров Мухторовых, его отец — народный мастер по мелкой пластике, которой Самарканд и славится. Зарифу на роду было написано продолжать дело отца, как это и принято в Узбекистане. В 1995 году он оказался со своими керамическими работами на большой конференции под эгидой ЮНЕСКО, посвященной возрождению утерянных видов народного искусства. И там услышал, что Самарканд славился, оказывается, не только лепешками и архитектурными памятниками, но и бумагой… И загорелся идеей возродить старинное производство.

Так бумагу полируют — фрагментом оникса.

С разработкой рецепта помогли японские специалисты. Но до главного Зариф додумался сам. Правда, ушло на это пять лет! Секретом самаркандской бумаги оказался тутовник, шелковица, которая в Узбекистане повсюду. Нужна была и вода, сила которой требовалась для производства. Место, где сейчас находится бумажная фабрика “Мерос”, на берегу канала в 10 км от центра Самарканда, Зариф искал долго, постоянно наталкиваясь на сопротивление местных, опасавшихся использования хлора и других химикатов. Но в том-то и ценность самаркандской бумаги, что ее никогда никак не отбеливали и не обрабатывали, ее натуральный бежевый оттенок, напротив, высоко ценился.

На самаркандской бумаге, в отличие от японской, корейской, китайской, можно писать с двух сторон. Здесь традиционно писали жестким инструментом — птичьим пером, например, а в Азии использовали мягкую кисть. Поэтому самаркандскую бумагу полируют с помощью раковин или полудрагоценных камней, заставляя полотно чуть блестеть, придавая ему гладкость и прочность. Живет такая бумага 300—400 лет. На фабрике все делается так, как делалось десять веков назад. И как десять веков назад самаркандская бумага разлетается по миру, становясь основой картин, рукописных книг, произведений искусства.

Набойка

Штамп, которым наносят на ткань узор.

Набойка — украшение тканей с помощью узоров, нанесенных вырезанными вручную из дерева штампами с красителем, — еще один чудом не потерянный промысел. Распространенная когда-то по всей стране, набойка, вероятно в силу трудоемкости и меньшей, чем, скажем, у сюзане, декоративности, к нашему времени стала редкостью. Мастера, возродившего старое ремесло, я нашла в Самарканде.

Как и производство самаркандской бумаги, процесс изготовления набойных тканей экологически безопасен, так как красители используются только натуральные. И так же, как и в случае с бумагой из тутовника, рецепт краски, стойкой и проникающей глубоко в волокна ткани, взять из открытых источников было нельзя. Его Владимиру Ахатбекову пришлось придумать самому, изобрести заново. Оказалось, правда, что рецепт краски — это половина дела. Другая — суметь подготовить ткань так, чтобы краситель на ней держался. Тут Владимиру помог его прошлый опыт: когда-то, в непростые девяностые, он подрабатывал скорняком. И знал, что нужны танины, дубильные вещества. Источником их оказались фисташки.

Демонстрация Владимиром принципов окраски похожа на фокус: краска, не оставившая и следа на неподготовленной ткани, на обработанном материале становится черной. “Я эту краску спокойно ем”, — продолжает удивлять мастер, поясняя, что так, зачерпывая из котла, доказывал недоброжелателям экологическую безопасность своего маленького производства. Для изготовления красителей используется маш, корень конского щавеля, куркума — словом, природные ингредиенты.

Владимир Ахатбеков со скатертью, украшенной набойным рисунком.

Набойка — искусство, которым Владимир занимается вопреки всему. Мало найти рецепт краски, мало придумать, как придать ей стойкости. Нужны еще ткани, но не простые хлопок и бязь, а те, что отличаются богатой структурой, на которой рисунки выглядят объемнее. Таких в Узбекистане сейчас не делают: Владимир покупает старые шелковые платки и использует их как основу. Другая проблема — сами штампы, колыбы. Свою коллекцию, в которой больше ста узоров, Владимир собирал по крупицам. Это чисто ручная работа, мелкая, филигранная, сделанная принципиально иным способом, чем тот, которым работают, к примеру, самаркандские резчики по дереву. Конечно, можно вырезать и на станке, но важно, чтобы старинная техника оставалась неизменной, стопроцентно ручной.

Шелковое ковроткачество

Шелковый ковер в процессе производства.

Шелковые ковры никогда не были традиционными для Узбекистана, но сейчас, говоря об узбекских коврах, именно о шелковых изделиях вспоминают чуть ли не в первую очередь. Появление нового промысла, синергия художественных традиций оформления, характерных для Узбекистана, и туркменского наследия — заслуга одной семьи. Вслед за Самаркандом делать шелковые ковры научились в Бухаре и Хиве.

Семья Бадгиси начинала производство шелковых ковров ручной работы за свою историю трижды: в Туркмении, в Афганистане, в Узбекистане. Благодаря Хадже Мохаммеду Эвазу Бадгиси, главе семьи, шелковое ковровое производство вошло в традицию нескольких стран и помогло выжить не одной семье.

“У нас был секрет”, — объясняет доктор Абдулло, глава производства, рассказывая о своей большой семье, в которой каждый с детства умеет ткать. Секрет этот — в тонкостях работы с шелковыми нитями и долговечного окрашивания их натуральными красителями. Ковроткачество в Средней Азии было домашним рукоделием, ковры плелись женщинами из шерстяной пряжи для украшения собственного дома. Шелк же традиционно использовался для производства тканей. Семье Бадгиси удалось объединить две эти традиции в одну, используя свой двухсотлетний опыт, — так появились ковры с характерными для Средней Азии узорами, но сделанные из натурального, окрашенного природными ингредиентами шелка.

Доктор Абдулло.

В начале девяностых новое узбекское правительство призвало тех, кто когда-то отсюда уехал, вернуться — так семья в третий раз запустила производство, организовав в Самарканде фабрику Samarkand-Bukhara Silk Carpets. За годы работы появилось множество подражателей и последователей. На мой вопрос о том, как доктор Абдулло к этому относится, он отвечает мудро: “Пусть делают, это хорошо”, расценивая ковроткачество как один из способов заработать, выжить. На фабрике учат и людей с ограниченными физическими возможностями — для них это тоже способ работать и зарабатывать из дома.

Керамика

Поливная керамика — это слава и гордость Узбекистана, и она имеет колоссальные региональные различия. Окрашенная в тона солнца и земли, озерной лазури и синевы неба, мастерски декорированная бисерной росписью или эффектными абстрактными потеками, она делается так же, как и сто и двести лет назад. Путешествие по керамическим школам страны позволит увидеть весь Узбекистан, потому что нет ни одного региона, где бы не трудились прославленные гончары.

Гурумсарайская керамическая школа как птица феникс возрождалась из пепла за последнее время дважды. Впервые — в советское время, когда легендарного мастера-керамиста Хакима Сатимова директор кокандских мастерских Художественного фонда Узбекской ССР буквально уговорил вновь сесть за гончарный круг и работать так, как работали деды, с щелочной ишкоровой глазурью и традиционными узорами. Однако к моменту, когда родившийся в Гурумсарае Вахобжон Буваев приступал к своей дипломной работе, про местную керамическую школу снова говорили в прошедшем времени. А сейчас Вахобжон преподает в одном из наманганских вузов: кабинет, в котором мы встречаемся, буквально завален работами учеников, выполненными в узнаваемой сине-голубой гамме.

Вахобжон Буваев в своей мастерской.

Несмотря на привычный для Ферганской долины лазурный колорит, керамика Гурумсарая резко отличается от знаменитой риштанской. Ее декор более архаичен, монументален и тяжеловесен, в нем глаз профессионала увидит влияние степи, киргизских войлочных ковров, их бесфоновых узоров. На керамике же и фон, и орнамент поровну делят сферы влияния, выступая равноправными партнерами: пространство между цветными элементами играет роль узора. Да и по весу гурумсарайская посуда тяжелее риштанской.

В музее в доме Вахобжона Буваева можно увидеть предметы, вышедшие уже из употребления, но до сих пор удивляющие своей продуманностью. Это, например, большие сосуды с волнистым краем, которые по традиции передавали по кругу наполненными, скажем, шурпой, — бурма коса. Изгибы края позволяли всем участникам застолья, поворачивая чашу, гигиенично пить из одной посуды. Это и кош кулак, чаши с двумя ручками, которые было удобно поднимать. Или же сосуды с несколькими защипами по краям, служащими для сливания жидкости, — некоторым более двухсот лет!