Книги, впечатлившие меня за последний год

Чаще всего я читаю мемуары, книги о путешествиях, искусстве и художниках. В этой подборке — почти десяток книг, которые произвели на меня впечатление за последнее время. Обещаю, что зевоту на вас они не нагонят!

Татьяна Пигарева. Испания от И до Я.

Эту книгу нужно купить всем, кто интересуется Испанией или собирается в поездку в эту страну. Я упоминала это издание, когда рассказывала вам о собственном путешествии по Мадриду и Андалусии в прошлом году и говорила о том, что по музею Прадо, например, ходить можно именно с этим томом как с путеводителем. И тем, кто об Испании знает много, и тем, кто для себя страну только открывает, эта наполненная личными воспоминаниями, личными переживаниями и рисующая широчайший культурно-исторический контекст книга очень понравится. Думаю, что «Испания от И до Я» отлично впишется в список моих любимых книг о путешествиях как великолепный пример микса тревелога и страноведческого исследования.

Элеонора Шафранская. Усто Мумин: превращения.

Александр Николаев, Усто Мумин, — одна из ключевых фигур искусства Узбекистана, человек с необычной и даже загадочной судьбой, примеривший на себя не просто цветной восточный халат, а принявший (или все же нет?) ислам и создавший визуальный язык, в котором есть и традиции восточной миниатюры, и передовые тенденции искусства рубежа 19 и 20 веков, и отголоски византийской иконописи. Вокруг его жизни, в которой кроме смены имени и, предположительно, вероисповедания, были и внезапные аресты, и застенки НКВД, и возвращение оттуда, откуда удалось вырваться немногим, сформировалось огромное количество мифов и легенд. Элеонора Шафранская, опираясь в том числе и на архивные документы, конструирует новую историю или, лучше сказать, новый миф.

Макс Дворжак. История итальянского искусства в эпоху Возрождения.

Классический труд, рисующий картину развития искусства Италии. Дворжака отличает не узко искусствоведческий или исторический, а широкий культурологический подход. И говорит он в первую очередь о человеке и его картине мира, нашедшей отражение в произведениях искусства. Книгу читать мне было тяжело: многие утверждения Дворжака, к которым он пришел, потратив всю жизнь на изучение предмета, просто принять на веру мне было недостаточно, а рассказывать подглуповатому читателю, почему, скажем, взаимоотношения между героями фрески или картины именно такие, какими они описаны, Дворжак нужным не считает. Мне кажется, я читала каждый абзац минимум по два раза, пытаясь понять, что именно хотел сказать автор. Язык, которым Дворжак описывает картины или скульптуры, сложный и многомерный, он требует более детальных и масштабных иллюстраций чем те, что приведены в книге. Так что читать нужно или с альбомами по искусству рядом, или постоянно обращаясь картинкам в сети. И, конечно, это одна из тех книг, которые нужно читать, конспектируя (чего я никогда после того, как закончила университет, не делаю).

Котики книг не читают, они тут для красоты!

Яков Брук. Марк Шагал в пространстве России.

Сборник материалов, касающихся взаимоотношений Марка Шагала и России. Опираясь на результаты многолетних исследований, книга рассказывает о взаимоотношении Шагала и Бакста, у которого художник учился, о первом отъезде в Париж и возвращении в СССР, работе в Витебске, за которым последовал еще один отъезд, на этот раз окончательный. Я с интересом прочитала о том, как Шагал работал над знаменитыми панно для Еврейского театра и их судьбе, впервые узнала о том, что «Моя жизнь» Шагала в СССР распространялась через самиздат, да к тому же еще в переводе неизвестного автора.

Ирина Кожевникова. Варвара Бубнова. Русский художник в Японии и Абхазии.

Осенью прошлого года я попала на выставку графики 20 века в Третьяковке и среди множества работ отметила литографии Варвары Бубновой, зацепившие меня и цветом, и экспрессией, и мастерством. Имя автора мне оказалось незнакомо, но от работ я не могла оторваться. Варвара Дмитриевна Бубнова прожила большую жизнь длиной почти в век. Родилась еще в царской России, училась в Петербургской академии художеств, в двадцатые оказалась в Японии, где прожила 36 лет. Для японцев она стала проводником в мир не только русского искусства, но и русской литературы, воспитав не одно поколение русистов. Уже очень пожилой женщиной Бубнова вернулась в СССР и несколько десятилетий прожила в Сухуми. Книгу я прочла на одном дыхании, восхищаясь огромным стоицизмом Варвары Дмитриевны и ее твердой верой в то, что работа — вот лекарство от всех бед и сложностей. И узнала много всего о Японии, ее искусстве и традициях.

Томас Ховинг. Пусть мумии танцуют.

Толстый том из директорской серии «Гаража» о трансформации великого Met руками Томаса Ховинга, бывшего директором почти 10 лет в шестидесятых — семидесятых. Воспоминания Ховинга касаются покупки ключевых для Met экспонатов, например, храма Дендура, построения эффективной бизнес-стратегии для музея, отношений с дарителями, проведения выставок-блокбастеров (каким была выставка русского костюма, которую курировали Диана Вриланд и Джеки Кеннеди). Ховинг в итоге создал идеал современного музея, оживил пыльную институцию, заставил мумии затанцевать. Книга рисует интересную картину нью-йоркской светской жизни и увлекательно описывает массу задач, которые встают перед директором, — от покупок на аукционах до взаимоотношений с властями Египта и СССР.

Всеволод Петров. Владимир Лебедев.

Осенью я побывала в санкт-петербургской галерее K Gallery на выставке, посвященной творчеству графика и иллюстратора Владимира Лебедева. И послушала потом прекрасный выпуск обожаемого мной подкаста «Зачем я это увидел» на Arzamas, посвященный этой экспозиции. И чтобы узнать об авторе еще больше, купила вот эту книгу, единственное исследование творчества Лебедева, над которым сам Всеволод Петров, хорошо знакомый с художником, начал работать еще при его жизни. Это рассказ о творческом пути крупнейшего графика 20 века, которого вы наверняка хорошо знаете по иллюстрациям детских книг. Лебедев не причислял себя ни к одному из художественных течений, но видел и впитал многое. Его обособленность, его аналитизм, великолепное понимание собственных возможностей, умение сохранять индивидуальность во времена, когда необходимо было влиться в коллектив и слиться с массой, учат нас и стоицизму, и выдержке, и тому, как важно найти собственный путь и иметь смелость с него не сходить.

Джорджо де Кирико. Воспоминания о моей жизни.

Типично-нетипичные мемуары, так бы я назвала эти «Воспоминания». Редко можно встретить книгу мемуаров, где автор с такой прямотой и без каких-либо стремлений соблюсти политес буквально костерит большинство своих знакомых, коллег и современников. Достается не только людям, но даже городам и итальянским регионам! От Форте-деи-Марми де Кирико буквально камня на камне не оставил!  Себя автор видит не иначе как продолжателя классического античного искусства, возродителя Возрождения, а всех остальных — недоумками, грубиянами, плагиаторами с плохим вкусом. Зато эти воспоминания дают блестящее представление о характере самого художника, предлагают альтернативный взгляд на многие события итальянской и мировой художественной жизни 20 века. Если вы собираетесь в ближайшее время в Рим, прочитайте книгу и сходите в дом-музей де Кирико, расположенный в шаге от Испанской лестницы. Получите большое удовольствие!

Константин Паустовский. Повесть о жизни.

Это самое масштабное и значительное произведение Константина Паустовского, крайне редко и мало издававшееся отдельным изданием. Меня завораживает не только великолепный язык, которым книга написана (а Паустовский, конечно, — один из самых значительных авторов 20 века). Он рассказывает о своей жизни и жизни России, о самых переломных моментах века с одной стороны отстраненно (что дает нам уверенность в том, что и мы взглянем однажды на все наши невзгоды спокойно), а, с другой, сохраняя любовь к миру и уверенность в том, что во всяком человеке есть доброта и живая струна, а в каждом событии, даже самом трагическом, можно увидеть проблеск надежды.